29.03.2024

Бизнес | Развлечения

Меню: Информация о газете | Скачать прайс-лист | Контакты | Обратная связь | Поиск по статьям

Годфри Реджио: «Мы — словно обезьяны, которые цепляются хвостами за собственные жалкие заблуждения»

 ММКФ-2014
Американский режиссер называет свои фильмы даром и подбирает музыку, как перчатку на руку.

Выпуск: Просмотров: 2425

Годфри Реджио известен во всем мире как режиссер экспериментального документального кино. Не представляете себе, что это такое? Тогда лучший способ познакомиться с творчеством режиссера — посмотреть его знаменитую трилогию «Каци». Впрочем, и сам Реджио не скрывает, что его фильмы — зрелище не для всех и каждого.

В рамках Московского международного кинофестиваля американский режиссер представил свою новую картину «Посетители» - фильм, раскрывающий гипнотическую связь современного человека с миром технологий и показывающий, насколько губительными могут быть плоды цивилизации. А журналистам Годфри Реджио рассказал о том, как он работал над этой картиной и каких главных принципов придерживается в своем творчестве.

«Наш мир чудовищен, но я верю в будущее»

- Где снимался эпизод с погибшими от влажности деревьями и какой вообще климат в этой местности?

- Сцены природы, которые присутствуют в фильме - это не мангровые заросли, это болота, расположенные совсем рядом с тем  местом, где я родился. Моя семья и я родом из Луизианы, и это болото – самое большое из всех, расположенных в русле реки, и в Луизиане, и в соединенных Штатах в целом. Для меня это мистическое место сил.

- Вы все-таки даете зрителю свет в конце тоннеля?

- Я не могу однозначно сказать, пессимист я или оптимист, ибо я считаю, что у этих терминов слишком ограничены значения для того, чтобы я мог обозначить ими свою позицию. С одной стороны, я очень счастливый человек. С другой стороны, тот мир, в котором мы живем, абсолютно чудовищен. Поэтому я смотрю на настоящее с точки зрения прошлого. Я не могу назвать себя пессимистом, потому что я верю в будущее; если не в человеческое будущее, не в будущее цивилизации, то в будущее, которое таится в моем сердце, в моей душе.

- Во время вашего фильма очень сложно удержаться от слез. Как вы это делаете?

- Когда мне задают вопрос о том, как я сумел это сделать, на самом деле «я» в этой фразе означает «мы». Мы сумели это сделали. Когда я работаю с большим количеством молодых людей, большинству из которых меньше тридцати лет, я как человек, находящийся в середине восьмого десятка, кажусь им очень старым. К тому же большинство из них принадлежит к цифровому веку; они – мое окно в современный мир, мои глаза и уши, с помощью которых я реализую свои замыслы. Поэтому «я» в данном случае всегда значит «мы».

- Наблюдаете ли вы после показа фильмов изменения в сознании зрителей?

- Мои фильмы, конечно, не могут решить никакую проблему, не могут что-то изменить. Но я рассматриваю свои фильмы как подарок, как дар, адресованный лишь тому, кто хочет и способен этот дар принять. Существует знаменитое латинское крылатое выражение: «Каждый принимает в соответствии со своей способностью». Так и человек берет от фильма только то, что он способен взять. Мои фильмы, конечно, не развлечение, они не заставят вас умирать со смеху, хотя некоторые, возможно, рискуют умереть на них со скуки.

- У вас в картине очень необычная техника монтажа…

- Как вы видите, я снимаю фильмы, которые отказываются от рационального, ясного языка, от той ясности, которой характеризуется обычное традиционное кино. Именно поэтому мои фильмы часто называют темными и непонятными. Но ясность – это то, что интересует меня меньше всего; можно сказать, она мой главный враг. И на протяжении всей жизни я борюсь с ней. Нам не должно быть ясно, что мы должны делать и как обстоят дела. Я бы выразил это следующим образом: мы видим мир исходя из того языка, которым мы владеем. Но, к сожалению, ситуация такова, что наш язык, которым мы все пользуемся, уже не отражает тот мир, в котором мы живем. Я считаю, мы живем в мире, в котором нет уже гегемонии ясного прекрасного языка; мы живем в мире, где гегемония принадлежит машинам, технологии, компьютерам. Когда-то Наполеон сказал (простите, что вспоминаю его имя здесь, в вашей стране): «Один визуальный образ стоит больше, чем тысяча слов». Я переворачиваю это изречение с ног на голову: я предлагаю вам увидеть тысячу картин для того, чтобы почувствовать силу одного-единственного слова. Мои фильмы – это не рациональный опыт, они обращены не к сознанию, не к вашему разуму; они обращены к вашему солнечному сплетению. Так что и процесс монтажа абсолютно иррационален и интуитивен.

«Музыка и фильм — это как перчатка и рука»

- Как вы работали со своими актерами? Чем была вызвана реакция на их лицах, которую мы увидели на экране?

- Первое, что я хотел бы подчеркнуть: никаких актеров в этом фильме нет. То, что вы видите в фильме – это не актеры, это реакторы – люди, которые реагируют на то, что они видят. Ничего необычного их никто делать не заставлял. Во время портретной съемки в начале фильма мы им абсолютно ничего не показывали; таковой была их реакция на то, что их снимают. Когда же появляются сцены с детьми, с молодежью, то там в основном люди смотрят на некий расположенный вне кадра источник информации, будь то телепередача, видеоигра или какое-то спортивное соревнование. Как только появляется телевидение, оно работает как луч, который захватывает вас и высасывает из вас ваше сознание. Вы полностью теряете способность осознавать себя, смотреть на себя со стороны.

Когда мы говорим о значении, мы должны помнить, что для каждого из нас оно всегда разное. Когда мы приходим в музей и смотрим на одну и ту же картину, то каждый зритель видит в ней какую-то свою картину. Иначе это не было бы искусством. В отличие, скажем, от бутылки Кока-Колы: она одинакова для всех. То же самое происходит, когда вы смотрите на лицо: результат зависит от вашей способности воспринимать. У каждого есть свой воспринимающий сосуд, который заполняется впечатлениями; каждый такой сосуд имеет свою форму, и каждый человек в итоге видит что-то свое. Так одна и та же женщина может быть прекрасной для одного мужчины и некрасивой для другого.

- В картине просто потрясающая музыка. Она была написана сначала, а потом на нее накладывался визуальный ряд? Или же Филипп Гласс писал свою музыку под ваш фильм?

- Ситуация с музыкой и изображением в моем кино похожа на ситуацию с рукой и перчаткой. Ни та, ни другая версия не соответствуют действительности: Филипп Гласс никогда не пишет музыку, под которую я затем буду монтировать картину, точно также как он не станет писать музыку под уже готовый монтаж. Точно также, как перчатка надевается на руку, одно искусство, одно средство выражения мотивирует и побуждает к действию другое и наоборот. Но еще до того, как Филипп Глас напишет хотя бы одну ноту будущей музыки к фильму, я хочу, чтобы он пропитался, буквально промариновался фильмом, его ощущением и – простите мне мою самоуверенность – тем взглядом на мир, который я предлагаю. И он не пишет потом какой-то фрагментик музыки, который монтажер затем подставляет к разным кадрам и смотрит, где эта музыка ложится на изображение или не ложится. То, что он пишет – это эмоциональная партитура фильма, основанная на тех чувствах, что я пытаюсь ему передать.

- Где живет эта прекрасная горилла, которая появляется в финале? Каковы ваши впечатления от работы с этим животным? Что вы чувствовали, смотря в ее лицо?

- Это так называемый вид горилл западных нижних земель. Ей было 26 лет, когда мы ее снимали. Это самка и живет она в Нью-йоркском зоопарке, в Бронксе. Зоопарк потратил огромные деньги для того, чтобы создать искусственный ландшафт, который очень точно воспроизводит ландшафт Африки. Однако если бы мы отправились снимать гориллу в Африке или снимали бы ее в этом искусно созданном искусственном ландшафте, то вы все равно смотрели бы в этих кадрах только на гориллу. Мне же хотелось достичь совершенно противоположного эффекта: добиться того, чтобы горилла смотрела на вас. Поэтому с помощью технических ухищрений мы полностью удалили фон и оставили только взгляд, направленный на зрителей. Горилла для меня здесь представляется настоящим взрослым, разумным существом, которое смотрит на нас, обезьян, цепляющихся своими хвостами за свои жалкие убеждения и заблуждения, которые мы сами себе придумываем. 

Фото Евгений Гаврилов

Комментарии

Оставить комментарий

 
 
 
 
 

 





Яндекс.Метрика