Гостья «Золотого Феникса» рассказала GorodNews о смоленском поклоннике, возрастных ролях, цензуре и 60-х (эксклюзив).

Автор: Ольга Камаева (13.09.2015 17:37)

Когда она вышла на сцену, зал встал, аплодируя. Это был не большой кинозал «Современника», а скромный – в ДК «Сортировка». Почему-то организаторы кинофестиваля «Золотой Феникс» устроили творческий вечер Светланы Немоляевой именно там, на окраине города. Первые ряды оставили специально для «высоких гостей», но никто из них, кажется, так и не появился, кроме одного мужчины с букетом. 

 

 

И все же, людей пришло много, они встречали и провожали любимую актрису стоя, дарили цветы, но так и не решились задать ей ни одного вопроса. Перед началом вечера в зале звучало стихотворение Беллы Ахмадулиной, которое Светлана Немоляева читала за кадром в «Служебном романе»: «О, мой застенчивый герой/ Ты ловко избежал позора…».

 

Актриса вошла в зал под музыку из этого фильма и сказала своим мягким, сразу узнаваемым голосом: «Я очень тронута, что вы пришли, что вас так много, тем, что вы встали, я тронута просто до слез. Благодарю вас!».

 

Около часа Светлана Владимировна рассказывала о детстве, о сыгранных ролях, забавных случаях в театре, в котором работает уже 56 лет, и о фильме «Вторжение», где сыграла вместе с Владимиром Высоцким. Творческий вечер Немоляевой завершился показом этой картины. А на следующий день она вышла на сцену кинотеатра «Современник», чтобы вручить приз за лучший дебют.  

 

О Смоленске и местном фанате

 

 

Профессия у нас замечательная, но хоть бы кто-то когда-то тебе за это сказал «спасибо». Ведь от наших режиссёров этого не дождешься. Некоторым проще съесть ежа, чем сказать хорошее слово. Но зато мы получаем любовь и признательность зрителей. Для меня это бесценно, дорого и греет душу. Прошло столько лет, и вдруг на улице какие-то молодые люди меня узнают. Мне кажется, меня и узнать-то невозможно. Вот даже сегодня очаровательная произошла вещь. Я приехала утром в Смоленск и пошла посмотреть город. Мы были когда-то с мужем (актером Александром Лазаревым – прим. ред.), очень давно, в 90-е, приезжали со спектаклем, но города не видели. И вот меня повозили, показали собор этот, который меня просто потряс, показали памятник Владимиру, и я спустилась посмотреть на истоки Днепра, на набережную. Поднимаюсь по лестнице, и тут за мной крик: «Гуськова! Гуськова!». Я не сразу поняла, что это ко мне, но вижу, никого народу вокруг нет, одна я. Оборачиваюсь – мужчина с девочкой. Он говорит ей: «Таня, Гуськова! Гуськова!». Девочка, дочка его, стоит, ничего не понимая – что с папой случилось? Почему папа на какую-то тетю непонятную налетел и орет истошным голосом, и просит сфотографироваться. Ну, я его обняла, мы сфотографировались, они взяли у меня автограф. Я считаю, что это дорогого стоит, ведь этот фильм («Гараж» - прим.ред.) вышел в 80-м году, больше 30 лет назад. Это ж с ума сойти. А человек помнит, и еще так радостно ко мне кидается.  

 

Об отце-кинорежиссёре и фильмах в 3D

 

Я коренная москвичка, родители мои – кинематографисты. Всю жизнь они отдали «Мосфильму». Отец мой никогда не был очень известным режиссером, хотя он был талантливый человек. Особенно у него были успехи до войны. А после войны у него сложилась очень тяжело жизнь. Он снял один фильм. Вот сейчас все говорят, 3D, новая техника, а это уже тогда было в нашей стране. В 1946 году был открыт кинотеатр на Охотном ряду, он назывался «Стереокино». Там выдавали очки, и тебе в лицо летели мячи, поезда на тебя шли, самолеты прямо над тобой летели, звук шел в разные стороны. И вот, первая картина, которая была снята в таком плане, это была картина моего папы. Она называлась «Счастливый рейс» и была очень популярной, вся страна пела: «Еду, еду, еду я по свету у прохожих на виду». Это был хит, хотя тогда такого слова не было. Мой папа был, в общем-то, такой забытый человек. Его уже давно нет, и когда сейчас я слышу по телевизору, что картина режиссёра Владимира Немоляева «Счастливый рейс» – это классика советского кино, я всегда думаю, боже мой, что бы было с моим папой, если бы он услышал, что он классик советского кино. Но так он, конечно, в своей жизни и не слышал этого. 

 

О яде каустике и о том, с чего все начиналось

 

Моё актерство началось с потрясающего случая. Сколько себя помню, я всегда хотела быть актрисой. И однажды в коммунальной квартире моя бабушка сказала соседке, что привезли и раздали какие-то бутылки с каустиком, это очень страшный яд и его нужно спрятать подальше от детей, то есть от меня и моего брата. Я это услышала и пошла в школу к первому уроку, который был в девять утра, дождалась, пока все ученики вошли в школу, и легла у дверей – в «обмороке». И пролежала терпеливо все 45 минут, и когда все открыли двери и вышли – я лежу. «Света! Света! Что с тобой?». Я приоткрыла один глаз и сказала, что выпила целую бутылку каустика, и опять закрыла глаз. Это была потребность играть. Мне захотелось сыграть девочку, которая выпила каустик и умерла, и потом ее похоронили – такие мысли у меня были. Но кончилось это плохо. Несмотря на то, что я уверяла, что никакой каустик не пила, что я это все придумала, меня все-таки заставили, как сейчас помню, восемь пиал воды выпить, чтобы все промыть. Так что я сама себя наказала. 

 

О семейных трусах и профессии актера

 

Проходят годы, даже десятилетия, человек становится старым, у него уже огромная семья, или нету, наоборот, семьи, к несчастью. У него вообще масса событий в жизни, а он все играет, играет, играет. Артисты, они как дети абсолютно. Я никогда не забуду, как у нас был один актер, он играл вестника в знаменитом спектакле «Медея». Роскошная постановка, Медея с кровавым шлейфом… Она убивает своих детей из ревности к мужу, когда вестник ей сообщает, что муж ей изменил, что у него другая жена. И у него был такой красный длинный хитон, по всем канонам, с золотой опушкой, он был загримирован – руки, шея, «загоревший» такой человек. И она кричит, что она его убьет, что за плохие вести убивают. Он пугается, падает на колени, она его гонит, и он начинает ползти в кулису. И видимо, костюмеры плохо застегнули этот хитон, или что, но он выполз из этого хитона и оказался в семейных синих трусах, помните, в наше время носили такие. В синих трусах и с белым телом. И он заполз в кулису, дополз до лифта, давясь от смеха и причитая: «Ну что я делаю? Я отец двоих детей», и уполз навсегда из театра. 

 

О возрасте и ролях

 

 

Если взять все лучшие наши пьесы или лучшие сценарии, – все-таки они про молодых. Про людей уже старого возраста, пожилого, очень мало. Поэтому, естественно, работы мало. Это большая удача, если в пожилом возрасте актер или актриса востребован и работает. Тебя могут просто забыть незаслуженно. И даже если какая-то работа будет, которая тебе может по возрасту подходить, о тебе просто не вспомнят. И таких примеров много. Взять Настю Вертинскую и ту же Марианну Вертинскую. Очень много людей забывают. Мое счастье, что я как-то в обойме нахожусь. Я у Рустама Хамдамова снялась, большая картина «Яхонты. Убийство». Потом я снималась в нескольких сериалах. Вы знаете, настолько их у меня было много весной, три или четыре. Ну, такие, ординарные роли – то бабушка, то тетя. Я уже даже не знаю, как вам и назвать-то их. Ну, я много работаю. 

 

О роли в «Евгении Онегине» и лишнем весе 

 

Я получила приглашение в свой первый фильм «Евгений Онегин» в Ленинграде. И когда я приехала, я была очень толстенькая, круглолицая, очень простецкая незамысловатая девочка. Но, очевидно, я чем-то взяла своих педагогов, потому что все главные роли на выпускных экзаменах играла я. И мой педагог мне сказал: «Света, ты должна понять, что тебя большая трагедия ждет, у тебя несоответствие внешних и внутренних данных. Если ты будешь вот в таком виде существовать, то у тебя очень ограниченный круг ролей. Так ты можешь играть все, от шекспировского репертуара до Чехова и Островского. А если ты так и останешься с такой внешностью, то ты будешь играть колхозниц, доярок и ничего тебе больше не светит. Возьмись за себя, тебе надо хотя бы похудеть». Это была правда, горькая, но правда. И вот, я приехала в Ленинград, такая толстенькая, такая кубышка, и меня режиссер увидел и сказал ассистенту: «Ты больше никого не ищи, она мне очень подходит. Ты помнишь, что говорил Онегин Ленскому об Ольге: «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». С таким вот комплиментом я получила роль без соперниц.

 

О ток-шоу и Юлии Меньшовой

 

Я не хожу на телевидение, на все эти ток-шоу, к Малахову и так далее. Не потому что я не люблю, а просто это не моё, я просто не могу в этом участвовать. Я была у Юлии Меньшовой (программа «Наедине со всеми» на Первом канале – прим.ред.). И то, знаете, честно могу сказать, почему я пошла к Юле? Не потому что я люблю говорить, а потому что она училась с моим сыном, они друзья были. Она у нас дома торчала, она меня, по-моему, тёть Света называла. Ну, и мне было ужасно неудобно ей отказывать. Или Олеся наша, Судзиловская, актриса нашего театра, тоже она год мне звонила. Ну, мне неудобно просто было уже Лесе отказать. Хотя мне от этого ничего… Всё равно все задают одни и те же вопросы и одни и те же ответы получают, потому что я не могу другого сказать, правда же? 

 

О «Служебном романе» и ремейках

 

 

Новая версия «Служебного романа» – это дурацкая затея. Я вообще считаю, что знаковые фильмы, которые вошли в плоть и в кровь людей из твоей страны, повторять нельзя в другой версии. Это же невозможно. Лучше не сделаешь, потому что это атмосфера того времени, той жизни, те актеры. Даже если кто-то лучше Папанова скажет в «Берегись автомобиля» «Свободу Юрию Деточкину!», помнить-то все равно вы будете Папанова. Как я прихожу к врачихе своей и говорю: «Ну, как жизнь у тебя?» А она говорит: «Ну, лучше, чем у Бубликова». И все понимают, про что она. Так он и канул в небытие, этот фильм второй, ремейк. Кто его видел-то? Я считаю, что это себя унижать – смотреть. 

 

О самой культурной стране и матерных словах 

 

Вы понимаете, какое было время – несмотря на то, что была цензура и редактура, люди очень много читали, смотрели. Это был феномен, известный на весь мир, что у нас стояли очереди на выставки, очереди змеей – в холод, в дождь, под зонтами. Страна была очень большой культуры. Я объездила всю страну со своими спектаклями, мы везде играли сложнейшие пьесы, и везде, от края до края, то, что игралось, было абсолютно понятно. Это говорит о высокой степени культуры зрительного зала. В наше время, в 60-е годы, вообще всплеск в стране был невероятный. Люди не думали о деньгах совершенно, никто ими не занимался, были они – хорошо. Не было – понимали, что ниоткуда не достанешь, и никто по этому поводу не заморачивался. Все жили другим. Сколько людей читали, сколько людей собирали книги, библиотеки. Книга – это был лучший подарок. Сейчас мне внук говорит, когда я спрашиваю, что тебе подарить, «все, что хочешь, только не книгу». Поэтому, когда сейчас говорят, что должна быть цензура, я начинаю думать, что, может быть, это абсолютно правильно. Обходилась же вся огромная страна без мата, хотя она вся материлась. Но обходилась – и на телевидении, и в кино, и на радио, и на всяких этих концертах, и в театре. Никому в голову не приходило материться, говорить неприличные слова. От этого не хуже становились фильмы Данелии, Рязанова, Гайдая, того же Тарковского, того же Пети Тодоровского. Поэтому то, что сейчас так защищают это, что без этого не выразить… А как они умели выразить?

 

Фото Александр Губарев

Оставить комментарий