На встречу с прессой Валентин Иосифович задержался на полчаса – спонсоры перехватили. Он зашел тихо. Тихо сел и отказался говорить в микрофон: «он, наверное, не нужен». Спросил у растерявшихся журналистов: «Мне самому себе задавать вопросы?». И потом почти сорок минут говорил, шутил, читал свои и чужие стихотворения и эпиграммы… 

О кинофестивале

В Смоленск меня пригласил мой друг и товарищ Сева (Всеволод Шиловский – прим. ред.) на свой юбилейный вечер. В Москве, к сожалению, я не смог присутствовать на нем, у меня был спектакль, и он предложил мне сюда приехать, что я и сделал с удовольствием. Мне очень понравилось вчера открытие фестиваля. Вечер прошел без лишней подражательности и шума. Он был именно таким, каким и должен быть – простым и человеческим. Это было естественно, люди были в это втянуты, потому что это было про них и для них, это не было халтурой. 

О провинции

В Смоленске я не первый раз и он мне очень нравится. За что? Этого не объяснишь. Это чувствуешь: как на тебя смотрят, как встречают.  Два-три человека – это еще не весь город, и в то же самое время – это город! Большое значение имеет, кого ты встретишь сразу: в гостинице, на улице… Так что спасибо вам. 

Я люблю провинцию за то, что она гораздо интереснее, чем крупные города. Люди здесь интереснее, они боятся отстать от чего-то, и не отстают, а идут впереди. Сейчас очень много в провинции замечательных актеров, гораздо более интересных, чем в Москве, потому что они прожили жизнь, в которой трудностей было больше, а похвалы меньше. Эти люди не стремятся, чтобы о них узнал весь мир, им достаточно того, что их знает несколько интеллигентных семей, и это замечательно. 

О смешном и трагическом

Сейчас смешное и трагическое близко подошли к друг другу. Классика и сегодня звучит современно. «Ревизор» – бессмертная комедия. Ее ставь хоть каждый день, и она будет про нас. «Клопа» и «Баню», «Собачью жизнь» булгаковскую – ставь. Это не комедии, но это еще страшней. Это и смешно и страшно. Время такое было. А сейчас нет таких авторов. 

В нашей жизни больше все-таки трагизма, когда мы смеемся. И тянет играть русского артиста больше трагическое в смешном, чем смешное в трагическом. Потому что такая жизнь, такие наши классики. Не может быть чистая пустая комедия. Включите телевизор, столько каналов – везде смеются. Над чем ржут?! …

О Сталине

Я написал пьесу «Мне снился сон». Мне снится Радзинский и товарищ Сталин, товарищ Сталин и Зюганов, товарищ Сталин и Жванецкий. Мне было интересно, как Сталин разговаривает с лучшим нашим сатириком, с КПССным руководителем. Я попробовал это сделать в стихах. А началось с того, что я случайно написал эпиграмму на Радзинского. Снимался в это время как раз у Никиты Михалкова.  Он и сказал, напиши пьесу, я рассмеялся, а потом взял и написал. 17 марта этого года я ее играл в зале Чайковского в сопровождении гениального мининского хора и оркестра. Я один играл за всех. Если бы вы знали, как на смешное реагирует зал! Интереснее, чем на трагическое. Смеются. Значит не зря, наверное, я что-то попытался сделать в этом направлении. 

Но часто играть про товарища Сталина не следует, не та тема. Я там придумал то, что хотелось мне. То, чего не было в жизни. Я хотел, чтобы поклонники Сталина увидели, как их идол просит прощение, такого не могло быть, и не было. 

О телевидении, футболе и Урганте

Я с Виктюком записал передачу, может видели? Я там читаю стихи. «Культура» передавала два раза. Это было интересно, мне понравилось, что сделал Виктюк. Я сейчас говорю про себя, потому что я лучше всего это знаю. 
Не могу сказать, что телевидение надо перечеркнуть вообще. Это глупость была бы. Но иногда, конечно, бывают передачи, которые перечеркивают все хорошее. Мне не нравится НТВ, где про меня говорят, что я умираю. Про мои трагические какие-то вещи в жизни там преувеличено все. Снимают больницы, как ты наливаешь воду и не попадаешь в стакан, и говорят при этом чудовищный текст. Но людям это нравится, как и желтая пресса многим нравится, она есть, и есть во многих странах. Почему? Это развлечение своего рода: «вон они какие, знаменитые, богатые, а такая же гадость, как мы». Что ж, это облегчает душу многим. 

По телевизору я смотрю футбол, чемпионат мира. Это ведь спектакль настоящий, там драматические ситуации происходят у тебя на глазах. И к юмористическим программам некоторым отношусь благосклонно. Нравится Ваня Ургант. Он обаятельный, естественный, выкручивающийся. Он мастер большой. 

О кино и актерах

Сейчас в кино нет сложностей. Я хотел бы, чтобы они были. Сейчас все просто. Все определяется накопленным. Убыстряется съемка картины. Дается меньше денег. Раньше съемки растягивались на полгода. Сейчас огромную картину снимают за месяц. А ведь для того, чтобы что-то получилось, надо сначала накопить, потом сомневаться, потом переделать, а сейчас все это не успеваешь. Сейчас картины одна на другую похожи. Одни и те же слова, одни и те же ситуации, одни и те же лица. Я путаю их… Одни и те же милиционеры, одна и та же форма, нет лица… 

О Голливуде 

Вы за Голливуд не беспокойтесь. Бюджет американский держится на кино. У нас - на водке, у них  - на кино. Они вкладывают в рекламу фильма денег больше, чем мы в 10 картин. У них культура другая. Их кино занятно. Посмотрите: как там быстро двигаются машины, переворачиваются, как там закалывают, насилуют, трахаются-шмахаются – все есть - посмотрели, посмеялись, поели, и всё…

Кстати, Голливуд вы знаете, кто организовал, откуда он вышел? Из Одессы. Это наши его придумали. Там есть гениальные картины, потрясающе продуманные, они знают, что такое высота, что такое развлечение и что такое истинное искусство. Поехали туда из Одессы и композиторы, и половина артистов оттуда. Это все наши дела (улыбается).
Наших артистов там сейчас не особо жалуют. Разве только, кто танцует хорошо: Барышников, Нуриев. Они молчат. Артистам без знания языка там нечего делать. И потом, они очень осторожно к этому относятся. Там снимался Монтан зажатый, как плохой артист, там Бельмондо не мог работать. Там своя атмосфера, свои дела, не надо туда соваться. 

О российском кино

Надо делать свое российское кино так, чтобы хотелось его смотреть больше, чем зарубежное. В американские картины вложено много денег, они занятно сняты. Люди не хотят смотреть скуку. А те картины яркие, и мы знаем американских артистов больше, чем своих. У нас нет Аль Пачино, нет Николсона. И когда мы ищем героев, похожих на американских – это глупость! У нас были свои герои, которых играли Бернес, Андреев, Олейников. Володя Высоцкий оттуда вышел. Он рядом с ними стоит, хоть это было другое время, но он оттуда, он любимец народа. В нем другое обаяние, другой звук, хрипотца та – лучшая! А когда мы начинаем играть американских героев – это совсем не то, хотя и они бывают хороши. Картина «Полет над гнездом кукушки» - вечная. Это не наша картина. Если бы она была нашей… Но она и про нас. 

О Депардье

У нас его принимают за бог знает что, гражданство так быстро подписали… Это низкопоклонство страшное. Кто такой Депардье? Хороший артист, не больше. 

Не забывай, Жерарчик,
Ровно 200 лет назад,
Когда был в Москве пожарчик,
Всех вас вышибли под зад.

Депардье хороший, талантливый актер, но делать из него Жерара Филиппа – не надо. Мне это все не нравится. Это ужасно. И Депардье мне не интересен. 

Вновь Россия удивила,
Нет такой страны нигде.
В один миг усыновила вас,
Жерарда Депардье.

О животных 

Я люблю животных, как любой нормальный человек. Сейчас я снялся в одной картине, как она будет называться, я пока не знаю, у меня там очень хорошая роль. Фильм о том, как одна собачка любит другую, просто, по-человечески любит. Собачку отправляют в Лондон на самолете, а другая за ней бежит, не может жить без нее. Все это происходит параллельно разным человеческим действиям. Так вот, я в этой картине читаю стихотворение про собаку.

О книгах и людях

Я сейчас читаю пьесу «Игра в джинна». Это американская пьеса, я в ней играю с Лилечкой Ахеджаковой. Огромная пьеса из четырех картин. Почти одни и те же слова, одни и те же действия. Разобраться в этом очень трудно. Пьеса американская, а играть надо ее по-русски. Ее разгадать, как у Пастернака: «разгадке жизни равносильно». Двое играют в карты, она выигрывает, он проигрывает и никогда не может выиграть у нее. Все это происходит в доме престарелых. Я сейчас был в санатории, в Барвихе, так у меня такое ощущение, что я из этой пьесы вышел (улыбается). Конечно, параллельно я что-то еще читаю. Читаю Александра Сергеевича Пушкина периодически. А современные книжки не люблю. В последнее время люблю публицистику. Прочитал недавно книжку дочки Цветаевой. Ой, какая страшная книга. Удивляешься, какие люди, прошли такие страшные испытания и живы остались. Вот это люди были. Теперь их нет. 

У нас сейчас личностей нет, которые бы повели за собой, сказали, что это надо послушать, почитать, что без этого жить нельзя. Нет способных привлечь к себе, заразить. Нету! Пример должен быть. Нету! 

О мате

Записанный в книге мат – это гадость. И когда идут люди и через слово мат – это гадость. Но когда наполнен человек, ему есть, что сказать, когда есть великая часть языка, которая перекрывает то, что было сказано многими красивыми словами, и не на пустом месте, а когда это накипело, это темперамент и энергия, тогда это спасение, чтобы поняли тебя, тогда это: «Е… твою мать!» 

Об эпиграммах

В Питере, на вокзале, увидел книжку «Эпиграммы Гафта», в ней - одна моя! В остальных - гадость про Гундареву, про Боярского. Мерзость! Хорошо, что люди не верят, что это я. Это моя драма, честно сказать. Адвокат ездил туда. Ребята, которые издали, сначала сказали, что им министерство подписало, а потом - «ладно, мы больше не будем». А в Москве книжку сделали со стихами, замечательная обложка, подарили мне торжественно, открываю – ничего моего там нет! Мерзость! Я не претендую, я не поэт, но мне обидно. Мои стихи серьезные, некоторые, говорят, даже неплохие.

О ролях в кино

Я не киноартист. В кино я не хотел играть, куда меня брали - спасибо. Я не выбирал. Где-то везло. Хорошие роли вы, наверное, и не видели. Фильм «Жизнь Клима Самгина», например. Еще я люблю картину Пети Фоменко «На всю оставшуюся жизнь». У меня там замечательная маленькая роль, но хорошая. Я люблю рязановские картины, в которые я случайно попадал, вместо кого-то. Один раз только за себя – это «О бедном гусаре замолвите слово». А еще, к счастью, у меня был «Анкор, еще анкор» с Петей Тодоровским. 

Видео к статье:

Фото и видео Илья Сковородин