Сергея Гармаша отличает искренность, непосредственность и жизнелюбие. Далеко не всем присутствовавшим на пресс-конференции удалось найти с ним общий язык. Артист разносил в пух и прах или высмеивал банальные и неясно сформулированные вопросы. А когда его замучили бесконечные вспышки фотоаппаратов, он попросил: «Хватит меня фотографировать. Давайте просто поговорим». Несмотря на отдельные острые моменты, большинство журналистов и зрителей на своем творческом вечере Гармаш буквально покорил прямотой и неиссякаемым оптимизмом.     
 
О хандре и методах борьбы с ней
 
Я никогда не произношу в отношении себя слово «депрессия». Я знал людей, которых она свела в могилу. Депрессия — это онкология души. Ведь когда у вас что-то болит, вы же не говорите: ой, наверное, у меня рак. Вот так и здесь. Плохое настроение, грусть - что угодно, но не депрессия. Я это гоню от себя. Я лучше напьюсь пойду. 
 
О чернухе и смоленской набережной
 
Чернуха – вопрос спорный. Что ей сейчас нельзя назвать? И жизнь наша иногда чернуха. Вашему городу 1150 лет. Много ли таких городов в России? Когда остается месяц до этой даты, у вас строится набережная. Это не чернуха?   
 
О фильме «Остров» и Русской православной церкви 
 
Я отказался сниматься у Павла Лунгина, потому что я категорически не хочу играть священника. Не потому что я суеверен. Я человек не религиозный, но верующий. Отношусь к этому очень интимно и серьезно. Более того, мне казалось, что основная проблема этого героя – гордыня, что является смертным грехом. Я это сказал Лунгину. Сказал, давай лучше по-хорошему расстанемся. Когда я посмотрел фильм, я сказал Лунгину и Пете (актеру Петру Мамонову — прим. ред.), что они развеяли все мои сомнения по поводу роли. Может быть, я бы и сыграл ее, может быть, это даже имело бы какой-то резонанс. Но я бы не сыграл ее так, как Петя. На свете есть столько ролей, что можно прожить жизнь, и не играя священника. Но все зависит от сценария и роли. У меня непросто отношение к РПЦ. Ситуация сейчас непростая. 
 
О Катыни и Анджее Вайда
 
Анджей Вайда, режиссер фильма, где я сыграл, исторической драмы «Катынь», получившей Оскар как лучший  фильм на иностранном языке, - удивительный, потрясающий, совершенно светящийся человек. Я познакомился с ним в начале 90-х.  Спустя какое-то время он стал делать у нас спектакль «Бесы», дал мне роль Лебядкина. А потом он сказал: я буду делать картину и тебя обязательно приглашу. Прошло три года, я думал, что эту роль кто-то уже сыграл. И тут раздался звонок, и я поехал в Польшу к Вайде. Это было всего несколько дней, но это было так здорово.  Он удивительный человек и режиссер, кладезь идей, мыслей. Его отец — красавец, польский офицер. Он был расстрелян не в Катыни, а под Харьковом. Вайда всю жизнь мечтал сделать эту историю. Сценарий «Катыни» приблизительно 98-й из того, что ему предлагали. Он не то что вертел носом, но очень деликатничал и так искусно рассказал эту историю через женщину. 
В Катынь я бы с удовольствием съездил, посмотрел бы мемориал. Такие вещи хочется посещать, когда есть возможность. Я был на гастролях недавно в Астане, и в 40 километрах от города находится место под названием А.Л.Ж.И.Р. — Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Я там был, смотрел музей и был восхищен тем, что Назарбаев так внимательно к этому относится. 
 
О жесткости и желанной роли
 
Я не жесткий человек. Я могу разговаривать жестко, могу быть несдержанным. Но я не жесткий. Отчего у вас создается такое впечатление? Вы не бойтесь. Хотя я ни разу не играл слабого человека и мечтаю это сделать.  
 
О советском кино и учительских зарплатах
 
Первое детское впечатление в плане кино — это «Человек-амфибия» на большом экране. Мама с папой брали меня с собой в летний кинотеатр в Евпатории. Еще тогда под впечатлением я сказал маме, что стану артистом кино. И она запомнила это, и в итоге именно она подала мои документы в театральное училище, хотя я собирался в мореходное. 
Часа не хватит, если я начну перечислять кино, которое повлияло на меня. В пятом классе я посмотрел «Без вины виноватые», и проплакал всю ночь. У меня и сейчас мурашки от монолога Дружникова про матерей, которые оставляют своих детей. Я просто любил кино. Я смотрел «Войну и мир» на большом экране. Кстати, очень часто в город привозили фильмы, и на кинотеатре появлялась надпись «новая копия». Мало кто знает, с чем это связано, а это очень интересный момент. Дело в том, что в Советском Союзе из бюджета Госкино, из того, что в 15 или 16 республиках зарабатывало кино, получали заработную плату все врачи и все учителя страны. Все же шло в общий котел. И когда в городе была «дыра», туда бросали «Неуловимые мстители», «Джентльмены удачи», новую копию писали, и этим пополнялся бюджет. Потому что деньги от проката девать было некуда, вот и платили зарплату всем врачам и всем учителям.    
Большим фолиантом для меня стало советское кино. Это и «Баллада о солдате», и Чухрай, и Эйзенштейн, и Бондарчук, и Шукшин, и, безусловно, Тарковский. У меня есть такой кофр, куда я кладу диски и вожу его с собой. В нем есть несколько фильмов, которые я не вынимаю никогда. Это «Зеркало», «Калина красная», «Подранки». «Зеркало» я обязательно смотрю раз в год. Это такой учебник для любого кинематографиста. Ну, и просто это какая-то волшебная картина. Я смотрю, и мне хорошо.   
 
О грехах и мужестве
 
В истории нашей страны огромное количество таких вещей, за которые, может быть, настоящий стыд и раскаяние испытают только будущие поколения. Это момент интеллектуального мужества — признавать свои невероятно страшные грехи и ошибки. Мы от этого становимся не хуже, а только лучше. 
 
О Москве и Одессе
 
В Одессе у меня жила тетя, жил дядя, жила бабушка. Я город этот очень люблю. Я бы с удовольствием сам жил в Одессе, если бы была такая возможность. Если бы у меня там был такой объем работы, как в Москве сейчас, я бы не жил в городе, где пятимесячная зима.          
 
О проходных ролях и плохих фильмах
 
У меня есть огромное количество проходных и плохих ролей. В фильмографии, которая насчитывает больше ста с лишним картин, не может быть такого, чтобы все было не проходное. Есть много фильмов, в которых я снимался, зная, что это не доставит мне удовольствия, не принесет никаких творческих дивидендов. Но есть такой момент, когда надо просто зарабатывать деньги, кормить свою семью и помогать родителям. Есть такие фильмы, и их большинство. Не бывает хорошего больше, чем плохого.   
 
О мультфильмах и детской критике
 
Я второго числа поведу сына в школу, отведу его и сразу перед отлетом к маме побегу писать продолжение «Белки и стрелки». Не то слово, как мне понравилось озвучивать мультфильмы. У меня в активе есть еще «Рататуй», «Иван Царевич и серый волк», еще один мультик, малоизвестный. Я с удовольствием откликаюсь, когда есть предложения. Мои дети меня пока вроде за это не критиковали. Просто сын меня Казбеком называл. 
 
О строгом воспитании
 
Я плохой отец, я жесткий по отношению к своим детям. Но это жесткость с любовью. Моя дочь поступала во ВГИК, и когда она прошла собеседование и получила добрые слова от тех людей, которые сидели в комиссии — Абдрашитова и других, и она мне рассказывала, как сдала это собеседование и потом добавила «Успокойся, я во ВГИКе», а на следующий день написала изложение с 12-ю ошибками... Я не сделал никакого телодвижения, чтобы это исправить. Хотя можно было, но - ни в коем случае. Нет, она пошла, год работала в кино, хлопала, была администратором. Я исповедую не жесткость, а строгость. Меня папа воспитывал строго. Он очень четко следил, чтобы все, что было задано на лето, было прочитано. Он возил экскурсии в Крым, как водитель, и чтобы мне поехать с ним, у меня были серьезные задания, которые надо было выполнять. Они касались чтения, занятий. А почему я плохой отец, потому что, к сожалению, ни дочери, ни сыну я не могу уделять столько времени, сколько бы мне хотелось. Но я люблю своих детей. Переходный возраст у девочек, когда они оканчивают школу, проходит, конечно, жестко. Но сейчас Даша взрослеет, и становится легче. С возрастом мы становимся менее строгими. Мой ребенок, который жил за городом, переезжает в Москву, и я ей говорю: прекрати здесь курить. А она говорит: а ты же не прекращал курить, когда я была маленькой.    
 
О Достоевском и гениальности          
 
Я не люблю «Отцов и детей» и вообще к Тургеневу отношусь так... Мне обидно, что Федор Михалыч у него занимал деньги, потому что Федор Михалыч был гений, а Тургенев далеко не гений. Я его романы всегда считал скучными, но в «Отцах и детях» есть невероятно щемящее место. Это возвращение Базарова к родителям. Какие-то моменты ему, безусловно, удавались. Я читаю серьезные взрослые книги с пятого класса и с этим не расстаюсь по сей день. Потому что если есть у артиста какая-то домашняя работа, то это в первую очередь художественная литература и наблюдения окружающего мира, людей, их ракурсов, характеров, поведения. Недавно для себя я открыл Алексея Иванова, который написал роман «Географ глобус пропил», и прочил все его произведения. Замечательно, что он абсолютно в традиции русской литературы, как и Захар Прилепин, который вот-вот, я думаю, выстрелит каким-то большим романом. Еще я открыл для себя норвежца Ларса Сааби Кристенсена, который на западе уже стучится в букеровскую дверь. Его 800-страничный роман «Полубрат», историю лилипута, я прочитал за три дня, не мог оторваться. С удовольствием читаю Баррико. С нетерпением жду, что появится больше авторов у нас. 
 
О «Каменской» и литературных рабах
 
Литературное и сценарное рабство сейчас в фаворе. Человек берет, бросает идею, нанимает рабов, они за месяц накатают сериал из 12 серий... На съемках «Каменской» мы каждое утро садились с Яковлевой и переписывали диалоги. Сейчас этого очень много. 
 
О желтой прессе и внутреннем барометре
 
Определенные слои людей есть на этой планете во все времена, что во времена Андрея Рублева, что потом, спустя два века. Когда рядом с нами живут люди, которые могут фотографировать через окно больного, худого, сидящего в постели Янковского, умирающего от рака. Когда могут фотографировать забинтованную Гундареву. Когда бессовестная газета может написать во всю страницу, что у Абдулова четвертая стадия рака, а мы все, его друзья, убеждаем Абдулова, что у него никакого рака нет. Я думаю, кто эти люди? Которые могут заниматься такой работой. Это те же самые люди, которые выходили из строя вперед и работали в Освенциме, в Треблинке и в Майданеке. Я не преувеличиваю. Те, кто может работать в таком издании, писать, что у меня рак, звонить и задыхающимся голосом говорить: «Сергей Леонидыч, слава богу, что я дозвонилась вам, сейчас уже МВД подтвердило, что умер Влад Галкин...» И дальше — трудно говорить без мата — 15-20 звонков из газет, радио... Давайте, скорее откомментируйте. Я этого не делаю категорически. Просто кладу трубку. Те люди, которые как гончие псы на добычу бросаются, когда умирает Балабанов или Андрей Панин, и обрывают твой телефон, это абсолютно тот слой людей, которые предавали родину, которые стреляли в своих и которые открывали дверь в печь. Они позорят профессию журналиста. Проблему, когда человек не на своем месте, мы не исправили со времен Гоголя. Помните, больной если выздоровеет, так и сам выздоровеет, если умрет, так и сам умрет. Ничего не изменилось. Огромное количество людей, которые занимаются этой замечательной профессией, журналистикой, можно сказать, профессией опасной и героической, будучи людьми, к сожалению, необразованными. Вы скажете: а сколько у вас артистов, которые без образования? Да, и это тоже присутствует. Но скажите мне, как я своей работой, кино или театром, могу взять и вас лично обидеть, оскорбить или нанести вам травму? Газеты разрушают семью Машкова, когда пишут всякие мерзости, потом доходит до суда, они извиняются, платят деньги. Но им плевать на эти деньги. Главное, что подняли тираж. Я просто думаю, как потом эти люди будут жить, ведь когда-то это могут увидеть их дети и внуки. Ощущение грани и границы находится у каждого внутри, соответственно его внутреннему содержанию, интеллекту, степени его воспитания и отношения к окружающему миру и окружающим людям. 
 
О политике                     
 
Как только я начну говорить о политике, мне нужно бросать театр и вступать в партию. 
 

 

Фото Елена Хлиманова