Огонь, вода и плети гестапо

Просмотров: 5237

Автор: Ксения Матвеева
Выпуск:

Все это прошла смолянка, без которой, возможно, не было бы подвига Владимира Куриленко.

«В руке Володи — моя граната» - так было озаглавлено небольшое интервью с Натальей Ивановной Примневой, вышедшее несколько лет назад в одной из молодежных газет Смоленска. Сейчас трудно надеяться, что хотя бы каждый второй молодой смолянин с ходу ответит на вопрос, чем знаменит тот самый Володя — Владимир Куриленко. Он остался вечно молодым юношей с гранатой в руке — именно так стали изображать его скульптуры. Таким запомнила Володю и Наташа Фролова, ведь в то время, когда она передавала ему гранаты, им обоим было по 17 лет.

Роковой подарок
Сейчас Наталье Ивановне Примневой 88 лет, но, честно говоря, столько ей не дашь. Несмотря на все несчастья, которые выпали на ее долю, на сравнительно недавнюю потерю двоих сыновей, Наталья Ивановна производит впечатление вполне бодрой и приветливой пожилой женщины.
Наташа Фролова родилась в деревне Тишино Смоленского района в 1924 году в большой семье: росла вместе с двумя братьями и двумя сестрами.
- Я еще помню, как дед плел для меня лапти, - с улыбкой вспоминает Наталья Ивановна. - Мама надевала мне под них белые онучки, и я бежала в школу. Только позже мы стали прясть, сами вязать чулки... Сейчас трудно такое представить. Помню, сижу на печке, пряду; прибегут Коля с братом (друг брата Николай Егорович Примнев после войны женился на Наталье, в их семье родились трое детей. — Прим. авт.); я тихонько подслушиваю, как они про девчонок шепчутся. Коля смеялся: «Ну как дела, невеста?» Я отвечала: «Тьфу, дурак!»
В 1941 году юной Наташе, закончившей несколько классов сельской школы, исполнилось всего 17 лет. В самом начале лета старший брат приехал в отпуск из Ленинграда, где учился на военного медика, и предупредил по-свойски, прося сохранить в тайне: вот-вот начнется война. Сестре Наташе, уезжая, оставил компас — в надежде, что прибор при случае поможет родным. Сам брат не пережил блокаду Ленинграда, а его подарку была уготована не та роль, которую можно было предположить: именно компас позже стал основной уликой против девушки, схваченной гестаповцами.

«Перестаньте играть музыку!»
Наталья Ивановна до сих пор отчетливо помнит 22 июня 1941 года. В то летнее воскресенье в деревне Тишино не сразу узнали о нападении. Из Смоленска накануне приехала молодежь, которая работала в городе, девушки нарядились — все ждали танцев, и гармонист уже разыгрывался. Крики председателя сельсовета взбудоражили всех: «Перестаньте, перестаньте играть музыку!» Музыка смолкла... для кого-то на время, а для кого-то навсегда. Позже не вернулся с фронта и тот самый гармонист.
- В первые три дня из деревни вывезли всех мужчин, стоявших на ногах. Ребята смеялись, что увозили прямо в домашних тапочках. Нашего отца не взяли из-за грыжи, и после ухода наших солдат, когда никого, ни одного бойца не оставили на защиту деревни, он начал готовиться к визиту немцев. Папа закопал зерно, замаскировал схрон, вырыл что-то вроде укрепленного окопа; коров со всей деревни согнали в овраг за хатами. Конечно, мы страшно боялись: доходили самые жуткие слухи. Говорили, будто бы немцы, приходя в деревню, отрезают грудь молоденьким девушкам. Поэтому, как только деревенские заметили первых лазутчиков — разведчиков, ползавших среди уже высокой ботвы на картофельном поле, всех девчонок сразу закутали в старушечьи платки и фартуки.
К удивлению Наташи, ее семьи и соседей, пришедшие уже открыто немцы не зверствовали, не убивали скот и не забирали продукты. Только рассмеялись, увидев впервые «замаскированных» девушек. Расспросили, где русские солдаты, проверили окоп во дворе у Фроловых и велели там спрятаться. «Сейчас будут стрелять», - предупредили об артобстреле немцы.
- Я запомнила слова одного немецкого солдата на всю жизнь. У одной деревенской женщины, муж которой ушел на фронт, заболела и умерла маленькая дочка. Она рыдала дни напролет, мы никак не могли ее утешить. К ней пришел немец и сказал: «Не плачь, у меня дома остались — вот», - и показал четыре пальца. «Гитлера и Сталина надо вот так», - зло постучал кулаком в кулак солдат.

Дело табак
Через какое-то время жизнь в деревне, казалось бы, вновь пошла своим чередом: жители стали копаться на своих огородах и заниматься домашними делами. Но все же это была оккупация, и вблизи от деревни немцы выстроили бараки для пленных, которых стали привозить чуть позже. Постепенно дала знать о себе и партизанская сеть, на помощь которой без колебаний пошла юная Наташа.
- Паренек из бедной семьи, Миша Семенов, до войны работал на железной дороге, и немцы сделали его патрульным. Мише выдавали «лимонки», по одной в день. Предполагалось, что, заметив у полотна партизан, патрульный должен был бросать в них гранаты. Миша не использовал по назначению ни одной. Каждый день он передавал боеприпасы мне, а я складывала их возле своей кровати. Именно эти гранаты я и передавала Володе Куриленко. Он приезжал вечером, всегда на коне — это был такой красивый, статный конь, нетерпеливо переставлявший копыта... Володя обещал взять меня в отряд, но не успел... После возвращения из гестапо я уже никогда его не видела.
«Лимонки», собираемые Наташей, вскоре понадобились не только отряду Куриленко: для пленных, живущих в построенных бараках, местные решили организовать побег. С ними удалось установить тайную переписку: немцы разрешали некоторым пленным под конвоем ходить по деревне, собирая у жителей какой-то провиант. Так Наташа познакомилась с другим Володей — Литвиновым; тот был у пленных вроде старосты, делал вид, что подчинялся немцам, а сам на груди всегда носил зашитые медали. С луком ли, с капустой или хлебом русским солдатам передавали советские листовки и письма. Мать Наташи, Фирсовна, уже какое-то время помогала другим, бежавшим пленным: кормила, показывала дорогу к партизанам, так что всех русских солдат сразу вели к ней. Вместе с другими женщинами мать Наташи варила картошку и пекла хлеб для пленных — все эти припасы женщины носили к баракам ведрами.
- Отец выращивал табак возле хаты, сам рубил и сушил его. Однажды он сделал большой бумажный пакет, наполнил его табаком доверху и отдал мне. Я же положила в табак тот самый компас и гранату. Пришла к бараку, показываю немцу пакет, знаками объясняю, что это табак, мол, хочешь, и ты кури его тоже. Дура была, ничего не боялась! Он понял, даже обрадовался: «Gut, gut!» Литвинова выпустили забрать передачку, и тогда я заметила другого парня... Он и сдал нас. Уже потом, когда нас выпустили, я увидела еще одного пленного, узбека, с обмотанным вокруг шеи шарфом Литвинова... Увидев мои глаза, он прошипел сквозь зубы: «Сиди и молчи!» Потом я узнала, что Володю Литвинова и других ребят отправили по этапу — они закончили свой путь в газовой камере одного из концлагерей.

«В гестапо я больше всего боялась за маму»
Саму Наташу схватили в тот же вечер, ничего толком не объяснив, бросили в подвал. Утром привели к немецкому офицеру. Через переводчика тот потребовал рассказать про переданную гранату. «Я ничего не передавала, ничего не знаю», - ответила девушка. Разгневанный немец схватил плеть и что есть силы ударил диверсантку. Левая рука Натальи Ивановны до сих пор напоминает об этом, еще первом «наказании».
- Мне было очень больно, едва не потеряв сознание, я упала. Меня подняли, посадили в машину и повезли, как выяснилось, в Смоленск. Помню, сильно тошнило, но уже было все равно, куда меня везут и что со мной будут делать. Я решила: побегу — расстреляют или отвезут в ров, в лес и все равно расстреляют. Сидела тихонечко и ничего не говорила, ничего не делала. Только слышу, мои сопровождающие часто повторяют в разговоре «гестапо»...
Наташа даже удивилась, что ее оставили в живых — бросили в холодную камеру, под потолком которой было крохотное окошко, а из обстановки — железная кровать с куском льняной материи, ведро и пустая консервная банка в качестве посуды. Как только не пытались «расколоть» девушку: и держали в неведении, без допросов, затем допрашивали, били и даже подсаживали «стукачку». Ничего не выведав, женщина просто ушла из камеры. «Я ничего не знаю», - повторяла Наташа, даже стоя вся в крови перед офицерами гестапо.
- В комнате для допроса стояла такая же железная кровать, как и в камере, только на ней лежал хлыст... А ранним утром, около пяти часов, я слышала, как грохочут сапоги конвойных, которые отводили заключенных на расстрел... Только позже я узнала, что расстреливать меня никто не собирался, зато отправить по тому же этапу, что Володю Литвинова, могли. Но в тюрьме я больше всего боялась за маму: только бы ее никто не выдал, думала я, только бы никто не предал!
Наташу, можно сказать, вызволила из заточения любовь - правда, чужая. Через какое-то время в гестапо угодили две землячки Фроловой: женщина по фамилии Калинина и взрослая, «уже невеста» Катя. По словам Натальи Ивановны, Катю в деревне называли артисткой — та неповторимо пела и была очень красивая. В нее-то и влюбился украинец-переводчик Вася, посодействовавший тому, что женщин признали невиновными и выпустили. «Если в вашей деревне будет убит хотя бы один немецкий солдат, вас троих первыми расстреляют без промедления», - на прощание сказал офицер гестапо.

«Где Наташа? Она мне нужна!»
Когда Наташа вернулась домой, уже в 1942 году, узнала, что Володи Куриленко, обещавшего взять ее в свой отряд, уже нет. В последний раз юноша посетил дом Фроловых, когда его подруга уже была схвачена гестаповцами.
- На постой к моей семье тогда определили немца, фельдшера. Он был спокойным и вообще неплохим человеком. И вот однажды мать открыла дверь, а на пороге стоял Куриленко — в советской плащ-палатке. «Где Наташа? Она мне нужна!» - спросил Владимир и только потом увидел немца, тоже в форме. Тот как ни в чем не бывало отдал Володе честь. Куриленко ответил таким же жестом, а потом подошел к нему: «Ты меня не видел, а я не видел тебя». «Ja, ja!» - тут же ответил фельдшер. На следующее утро он собрал все вещи и ушел.
Именно Куриленко был связью Наташи с отрядом, и после его гибели «карьера» партизанки у девушки не сложилась: ее просто-напросто больше никто не знал. Жизнь снова вошла в привычное русло, когда до деревни стали долетать советские самолеты. Они сбрасывали листовки с бойкими, воодушевляющими речевками, которые врезались в память Наталье Ивановне на долгие годы — клочок бумаги стал символом надежды. 25 сентября 1943 года немцы выгнали всех жителей деревни из домов и предупредили: «Отступаем, дома будем жечь». Семейство Фроловых с конем влилось в толпу односельчан, сопровождаемых конвоем. Отец сделал вид, что надо поправить что-то в «снаряжении» лошади, и взволнованные немецкие солдаты не заметили, как всей семье удалось сбежать. Позже патруль не смог сдержать и остальных: немцы были слишком взбудоражены наступлением Советской армии.
- Мы сидели в кустах, и стояла мертвая тишина, было слышно только как лягушки где-то рядом квакают. И вдруг, я не знаю, сколько времени прошло, мы стали различать... песню! «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед» - это пели наши, русские солдаты! Сколько же было радости, сколько слез, когда мы пришли уже на пепелище, оставшееся от нашего дома...
По признанию Натальи Ивановны, в последние годы со слезами она встречает почти каждый праздник. Около 30 лет назад не стало мамы, скончался муж Николай Егорович, прошедший и Берлин, и Маньчжурию. Четыре года назад с небольшой разницей во времени погибли два сына — Юрий и Николай. К счастью, Наталье Ивановне постоянно помогает дочь Валентина, не забывают и внуки. «Надо жить дальше», - говорит эта удивительная женщина, которая вкладывала гранаты в руку Володе Куриленко. Как ни странно, кажется, герой для потомков Куриленко - для его современников рядовой герой. «Сколько их погибло... Мишка, Шурик...» - долго перечисляет имена никому неизвестных ребят Наталья Ивановна, для которой они — тоже герои, а Куриленко — просто Володя в этом бесконечном списке...