«Стена»: печальный Сигизмунд и его макгаффин

Просмотров: 3659

20 сентября в Драматическом театре имени Грибоедова состоялась премьера пьесы-инсценировки «Стена».

Постановка, показ которой приурочили к открытию 234-го театрального сезона, создана на основе одноимённого романа министра культуры Владимира Мединского.
Смутное время, 1609 год. Король польский Сигизмунд III идёт на Москву, но на два долгих года задерживается у небольшого приграничного городка – Смоленска. Затяжная осада, огромные потери, семь попыток штурмовать город, последняя из которых стала для польской стороны удачной. Именно этому двухгодичному отрезку и посвящена пьеса (первоисточник вмещал в себя несколько больше).
Как и «Стена» Мединского, постановка Парамоновой не претендует на строгую историчность. Здесь, пожалуй, будет уместно сравнение с «Тремя мушкетёрами» Дюма: большинство описываемых событий действительно имели место, но внимание фокусируется не на них, а на персонажах и удивительных событиях, происходящих вокруг.
Зритель видит польского короля, упорно желающего добраться до чего-то, сокрытого в стенах Смоленского замка. В это время дворянин Григорий Колдырев находит время для любви, его приятель Андрей Дедюшин захаживает к ворожее, а племянница воеводы Екатерина грезит о европейской свободе для женщин. На сцене разворачивается своеобразный авантюрный детектив, которому, впрочем, недостаёт кое-каких важных качеств.
Достоинство грибоедовского театра – большая сцена с поворачивающимся сегментом – используется странно. Замечательную возможность в один миг поменять подземелья крепости на покои Сигизмунда постановщики не стали задействовать: сцена исправно крутится, меняя цилиндрическую кафедру-башню на цилиндрическую же кафедру-трон. Других декораций, кроме фона и таких вот «подставок», практически нет. Это легко можно было бы счесть простительной условностью (театр не кино, в конце концов), если бы не сценарий, предполагающий активное взаимодействие между всеми актёрами (например, свадьбу очень трудно отличить от рядовой беседы у стен кремля). Есть вопросы и к самому сценарию.
Вот, скажем, поляки предпринимают очередной штурм. Полдюжины воинов с крыльями за спиной размахивают мечами, им противостоят двое ополченцев. Грозная музыка стихает, поляки уходят за кулисы, двое защитников крепости неторопливо подходят к столу и заводят беседу о сокровищах и любви. Через пять минут сцена поворачивается, чтобы продемонстрировать Сигизмунда, истерично кричащего, что город ему не взять и всё пропало. Затем безо всякого предупреждения один из актёров валится на пол – убили, мол.
«Стена» получилась нарочито абстрактной. Очевидное разделение на хороших и плохих, слишком много (правильнее сказать – мало) условных декораций, которые не подходят к довольно сумбурному, изобилующему событиями сценарию. Только финал – хоть и ожидаемый, но вместе с тем ироничный, изящный, – ювелирно уравновешивает чаши весов «за» и «против».