Автор: Инна Петрова Выпуск: Просмотров: 1634

Американский и российский пианист, дирижёр, главный дирижер камерного оркестра Филадельфии... В своей профессии Игнат Александрович Солженицын уже успел сказать многое и многого достичь. Он родился в СССР в 1972 году. А спустя два года вся семья Солженицыных отправилась в вынужденное 18-летнее изгнание. Сначала в Европу, затем в Америку.
Теперь сын великого писателя имеет возможность бывать в России довольно часто. Он колесит с концертами по стране и с неподдельным интересом изучает ее глубинку. На прошлой неделе играл Шуберта в Смоленске. Он говорит на хорошем русском... Но в построении фраз, в интонациях есть что-то американское. Он не терпит шума в зале, не заигрывает с публикой и требует уважения и внимания.
- Вы всегда так строги с публикой, как сегодня?
- Я сожалею, если произвел такое впечатление... Это была спонтанная реакция. Кто-то в задних рядах довольно громко разговаривал, и этот все нарастающий гул меня серьезно сбивал. Я не выдержал...  Понимаете, во время музыки я всегда предельно сосредоточен. И прошу это понять.
- Когда вы делали немые паузы, некоторые начинали хлопать. По привычке. А ведь они - часть пьесы. Публике не всегда это ясно.
- Нужно честно к ней относиться... Сегодня один - два человека хлопнули не к месту... Это не страшно. Другие ведь меня поняли! Хотя и не обязаны знать, в каком отрезке заканчивается одна часть произведения и начинается следующая.
- Для смоленского концерта вы выбрали сонаты Шуберта. Почему?
- Я не нарочно это сделал. Эту программу я играю сейчас всюду. Смоленск услышал то же, что и Лондон. А зачем нивелировать и упрощать репертуар? Разве люди здесь у вас глупее и менее духовно развиты, чем в Лондоне?
- Каково быть сыном известного человека...
- Да, понимаю... Конечно, мой отец человек с трудной, но уникальной судьбой. Гений. В истории русской и мировой литературы таких немного... И, конечно, это накладывает определенную ответственность на нас, его детей. При этом я полностью отдаю себе отчет: выше своего роста прыгнуть невозможно. И нельзя вылезти из собственной кожи. Каждый из нас - только тот, кем он является. И не более... Я ощущаю бремя ответственности и одновременно гордость за нашу фамилию. Но - живу своей жизнью, потому что имею на это право.
- Александр Исаевич был вашим любимым писателем или есть другие приоритеты?
- Одним из самых любимых. При том, что у меня нет привычки делить ни писателей, ни композиторов на любимых и самых любимых. Я очень хорошо знаю произведения отца, глубоко понимаю их суть, философию, внутренний нерв. Вопросы, на которые он пытался найти ответы в своих произведениях «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом», «Раковый корпус», «Красное колесо» - в период апокалиптических для России времен. Человечество ищет эти ответы с древности и будет искать до конца дней.
- Игнат, следите ли вы за Олимпийскими играми-2010?
- Достаточно внимательно, чтобы пребывать по этому поводу в дурном настроении... Олимпиада для России получилась не самой удачной. Знаете, нас, музыкантов, очень многое со спортсменами роднит. И я очень хорошо понимаю, как это - тренироваться в поте лица на протяжении нескольких лет, чтобы потом за полторы минуты выдать максимальный результат. Главная часть нашей работы - атлетизм. Музыкант, дирижер должен обладать той же спортивной подготовкой, физической натренированностью, четкостью в мыслях и движениях, как и фигурист, лыжник.
- Какова же ваша главная мышца?
- Она вот тут (трогает висок указательным пальцем).
- О чем вы мечтаете?
- Дам не слишком интересный ответ... У меня есть все, что я хочу. Я счастливейший человек в профессиональном смысле. Есть жена, дети. Пусть я бываю с ними не так часто, как хотелось бы... Но всегда возвращаюсь.
- Незримое присутствие отца вами ощущается?
- Это трудно объяснить... И все еще тяжело об этом говорить. Прозвучит странно, но до того, как отец умер, разлука с ним чувствовалась мною острее. При его жизни я не видел его подолгу. По шесть-восемь месяцев. И очень тосковал. Сейчас непонятным образом это ощущение стерлось... Я знаю, что он со мной. Это присутствие ощущается не ежеминутно, конечно, но... Чувствуется. Есть в этом какая-то тайна, которую нам в этой жизни не дано понять. Но связь между теми, кто жив и кто уже ушел - она прочна, хоть и абстрактна. И даже может в определенном смысле поддерживать и подпитывать.