В свое время мы построили большое государство, в котором дружно уживались люди различных национальностей. И как-то совсем никого не беспокоило, зовут тебя Ваня или Вано, Люба или Мавлюда, Лютфия, простая у тебя фамилия - Иванов, Петров, Мурадов, Петросян или с приставкой, как, например, Тер-Аванесян, Шах-Назаров, Бекмурадов. Все знали, что шахи и беки уже давно ушли в небытие, равно, как цари и князья. И приставки, указывающие на происхождение и былую родовитость, теперь ничего не значат, а достались лишь в наследство от предков из далекого прошлого. Нередко случались тогда и интернациональные браки, от которых русские жены получали иноязычные фамилии.

Но настали, как их теперь называют, лихие девяностые. Известные события, а нередко и беспорядки, происходившие в то время в республиках, в том числе и в Таджикистане, где мне довелось учиться, работать и жить в течение трех десятков лет, недостаточно освещались, несмотря на объявленную всеобщую гласность, и зачастую смягчались в прессе, по радио и телевидению, в средствах массовой информации. Однако те, кто были свидетелями ушедших событий, хорошо знали и понимали неправду, ибо всякие беспорядки непременно порождают насилие.

Шел 1990 год. В один из зябких февральских дней я проснулась раньше, чем обычно, с тяжелым предчувствием. В последнее время все говорили о готовящемся мусульманской оппозицией грандиозном митинге на центральной площади столицы республики Душанбе перед Домом правительства. Но никто не знал, на какой день митинг назначен. Вместе с сыном мы отправились на работу. А младшая дочь не пошла на занятия в педучилище и осталась дома. В одиннадцать часов в наше издательство позвонили, сообщив, что на центральную площадь города стекается многотысячная масса для митинга и движение транспорта приостанавливается. Боясь не добраться до дома, все сотрудники стали покидать рабочие места.

Было сыро и пасмурно, дул холодный пронизывающий ветер, в воздухе пахло гарью и дымом. Лишь через час-полтора мне удалось сесть в троллейбус, но до дома доехать не пришлось. Нас высадили на полпути, недалеко от подземного перехода. До сих пор помню и ощущаю тот ужас, который охватил меня и людей, дико бегущих от огромной толпы сотен облаченных в национальные теплые одежды-чапаны (стеганые халаты) парней и мужчин, и тот, раздающийся из подземного перехода душераздирающий крик женщин, вошедших в него из остановленного транспорта. Остался в памяти и безразлично отвернувшийся от бегущих людей и спокойно направившийся к своей служебной машине, ничего не видящий страж порядка - милиционер.

Жизнь в городе приостановилась на две недели. На главной площади митинговала поддержанная многотысячной толпой оппозиция. По городу распространялись слухи о бесчинствах и насилиях, о страшном надругательстве над юной семнадцатилетней девушкой, потому что она не одела по восточным обычаям на голову платок. Обнаженной, бросающейся в протекающую через город реку, чтобы смыть позор и бесчестие, ее увидела и спасла от смерти мать.

Наслышанные о бесчинствах жители боялись выйти из дома даже за хлебом и продуктами в магазин. Мужчины из русскоязычного населения создавали в своих дворах отряды самообороны и устраивали ночные дежурства и посты. Женщины готовили соль и ядовитые вещества, чтобы засыпать и заливать ими глаза врывающихся в дома бандитов. Страх поселился в душах людей. И не смылась из памяти поруганная, сошедшая с ума юная девушка, и юноша-студент, чудом спасшийся от разгулявшихся в общественном автобусе, вооруженных ножами, дубинками, камнями и булыжниками молодчиков. При выходе из транспорта, его схватил за рукав один из них. Парень ловко вылез из рукавов собственной куртки, оставив ее в руках бандита, и опрометью бросился в одной тоненькой рубашке в февральскую стынь и холод. Десятки русских мужчин попали на операционные столы скорой помощи с множественными ножевыми ранениями. Но это была только прелюдия.

Вскоре в Таджикистане началась настоящая гражданская война, которая продлилась до 1997 года. Шла ожесточенная борьба между местными кланами за власть. В жестокой, бездумной бойне, по сведениям, погибли 60 тысяч человек. 

 

Одна из самых кровопролитных гражданских войн на постсоветском пространстве затянулась почти на шесть лет.

 

 

После памятных февральских событий по окончании педучилища дочь уехала на мою малую родину, в смоленскую деревню, к своей тете, моей, тогда еще здравствовавшей старшей сестре. Там как молодой специалист стала работать учителем начальных классов. Мы с сыном остались в Душанбе, чтобы он смог закончить учебу на вечернем отделении университета. В городе уже давно на продукты первой необходимости, муку, сахар, хлеб, были введены карточки, по которым нам с сыном на двоих было положено всего 40 г масла, 500 г сахара, 2,5 кг муки на месяц. Но и эту мизерную долю не всегда удавалось купить, так как без всякого контроля продукты распродавались своим людям.

В год распада СССР, неспокойным майским днем, сын Руслан провожал меня пешком в аэропорт. На руках у меня был с трудом приобретенный авиабилет на Москву. Транспорт в городе не ходил. Самый короткий путь от дома до аэропорта составлял семь километров. Я шла налегке пешком, а сын тихонько катил рядом на велосипеде, повесив на его ручку мою сумку, в которой лежало полотенце, смена нижнего белья, мыло, зубная щетка с пастой и паспорт с авиабилетом.

Дорога с обеих сторон до самого аэропорта была оцеплена неизвестно откуда взявшимися вооруженными ножами, обрезами, дубинками молодчиками местной национальности. Несколько раз крепкие парни проверяли мою сумку, но задержать не посмели. В аэропорту такие же самозванцы проверяли багажи авиапассажиров. Рейс из-за этого задерживался. Чуть впереди меня, с большой сумкой проходил контроль светловолосый, с чистыми голубыми глазами демобилизованный солдат. Один из проверяющих открыл его сумку. Она оказалась пустой. Лишь на самом дне ее лежала камуфляжная хлопчатобумажная солдатская форма и майка.

- Не положено! – запустив руку в сумку, объявил проверяющий и забрал лежащую там солдатскую форму.

- Не трогай! – взъерошился светловолосый парень.

 Длинная очередь авиапассажиров замерла, ведь дело могло дойти до потасовки, в которой шансы молодого солдата были невелики, так как мы все находились в окружении вооруженных, агрессивно настроенных молодых людей.

- Оставьте! Он солдат. Видите, у него сумка пустая, и, кроме солдатской формы и майки, в ней ничего нет, - вступилась я, рассчитывая на сострадание и уважительное отношение местного населения к старшим по возрасту. Молодчик посмотрел на меня и, подержав в руках форму, резко швырнул ее обратно на дно сумки.

С большим опозданием самолет все же взлетел и взял курс на Москву. В душе осталось горькое осознание, что прежняя спокойная и мирная жизнь уходит. Огромная страна разваливалась на глазах. Но я еще надеялась, что все утрясется и через некоторое время смогу вернуться к обжитому очагу.

Сын со своей невестой Светланой, вскоре ставшей его женой, остался в находящемся на военном положении голодающем городе в надежде закончить обучение и получить диплом. Хлеба не было. Жители, выстояв огромные очереди в ларьках и магазинах, уходили домой с пустыми руками. После моего отъезда молодые съели даже черную, грубого помола муку, которую мне чудом удалось купить на талоны. Замешивая на пустой воде, они пекли из нее черные пресные лепешки.

По утрам после очередных ночных перестрелок на улицах нередко оставались лежать неубранные трупы, над городом кружили и простреливали местность вертолеты. Постоянно вводился комендантский час. 

 

Не все мирные жители понимали, почему, зачем и кому нужна в республике эта братоубийственная война, заложниками которой стали дети, выкапывающие из мышиных норок зерна, чтобы не умереть с голоду.

 

Однажды Руслан задержался на работе и возвращался домой, когда уже начался комендантский час.

- Ваши документы! – потребовал неожиданно, как из-под земли появившийся страж порядка.

Руслан пошарил по карманам, но никаких документов при нем не было.

- Пройдемте со мной!

- Я ничего не сделал и задержался на работе не по своей воле, - попытался оправдаться Руслан.

- Молчать! Пристрелю, как собаку, и никто не заметит! Все спишется на военное время! – оборвал, пригрозив пистолетом, крепкого сложения постовой.

Помещение, в которое привели сына, находилось на первом этаже. Неожиданно постового зачем-то позвали в другую комнату. Руслан огляделся. Решение пришло, само собой. Он быстро открыл окно, выпрыгнул из него и по задворкам добрался до своей улицы и своего дома. К счастью, его никто не преследовал и не разыскивал, так как он не успел назвать ни фамилии, ни места жительства, ни места работы.

Прошло еще более года. Стоял декабрь. На улице крепко подморозило. Дороги покрыл гололед. Я встречала Руслана с женой Светланой, маленьким сынишкой и небольшим походным чемоданом на автовокзале Десногорска. Худощавый от природы, сын теперь выглядел еще худее. Его тонкий нос заострился еще сильнее, скулы обозначились резче. Темно-синее, с чужого плеча пальто было ему не к лицу. Светлана держала на руках одетого в старенькое клетчатое пальтишко шестимесячного сынишку. Под глазами у нее обозначились темные круги. Видно было, что они часто недоедали. Поэтому у Светланы развилось малокровие, пропало в груди молоко.

Дети поселились в общежитии в небольшой девятиметровой комнатке вместе со мной. Комендантша, миловидная и добросердечная женщина, выдала для них две раскладушки и два матраца. К тому времени мне удалось переехать из деревни, где жила моя сестра, в город смоленских атомщиков на Десне и устроиться в школу учителем русского языка и литературы. А по приезде из Таджикистана в деревню уже через неделю работала в конторе совхоза секретарем с исполнением обязанностей инспектора отдела кадров, замещая временно ушедшую в декретный отпуск женщину. Мне тогда надо было выживать, и я была рада любой подходящей работе.

 Через полгода совхоз тоже стал разваливаться. В сельской школе учителем устроиться не удалось, так как не было мест. Да и школа вскоре сгорела, и ее уже не восстановили. Детей стали возить учиться в другое, находящееся в пятнадцати километрах село.

В Десногорске, отработав в сельской школе год, жила в общежитии уехавшая из республики после февральских событий дочь. Мне хотелось находиться поближе к ней.

Как издательского редактора русского языка и литературы меня взяли на работу преподавателем по своему профилю в школу №2 г. Десногорска, на время декретного отпуска молодой учительницы, и с трудом нашли для меня одно койко-место в холостяцком общежитии. Но через некоторое время поселили в отдельную маленькую комнатку. В этой школе затем проработала я десять лет и оттуда вышла на пенсию.

Так начиналась, а с приездом сына с женой и ребенком продолжилась моя вынужденная беженская жизнь на родной земле.

На долгие месяцы растянулась длинная канитель по принятию гражданства, без которого невозможно было ни получить сыну с семьей прописку, ни устроиться на работу. Несмотря на то, что я уже работала в школе и имела прописку в общежитии, мне тоже необходимо было принять гражданство. Его мы смогли получить лишь через полгода, после чего сын устроился работать на заводе ЖБИК простым электриком, хотя он был уже дипломированным специалистом и имел многолетний опыт работы в области электронной техники.

 

Помощи, как беженцы, затем переименованные в переселенцы, мы никакой от государства не получали.

 

Даже в период работы в совхозе мне задержали и не дали ваучер. А вдруг его выдадут в воюющем Таджикистане? Но, как известно, в Республике Таджикистан ваучеры жителям вообще не предусматривались. Не получили их и сын с невесткой. Так что обманки-ваучеры достались далеко не всем бывшим советским гражданам.

Мне было обидно до слез, что на своей родной земле, где я родилась и бегала в детстве босиком, в родной, до недавнего времени единой стране, мне приходится принимать гражданство. Однако у тех, кто родился в другой республике, но приехал в Россию хотя бы на один-два дня раньше распада, такой необходимости не было.

Гораздо позже светлым головам в правительстве придет мысль отменить принятие гражданства для беженцев и вынужденных переселенцев, вернувшихся в места своей малой родины. Но жизнь не стала легче, так как сыну на заводе денег не выплачивали. Моей же мизерной зарплаты учителя без наличия определенного педстажа, несмотря на то, что за плечами у меня был двадцатипятилетний опыт журналистской и издательской работы, едва хватало на хлеб и чай, да маленькому внуку на стакан молока в день. Вскоре у малыша стал развиваться рахит с деформацией костей грудной клетки. Нам пришлось обратиться к детскому врачу.

Спустя несколько лет, завод ЖБИК прекратил свое существование, а сыну все же повезло и удалось устроиться на работу по своей специальности инженером-программистом.

Моим взрослым детям со своими семьями и мне, прежде чем обрести собственное жилье, пришлось прожить в не очень благоустроенных общежитиях по 12-13 лет. Это было непростое время.

После многих лет закончилась междоусобная война в жаркой, солнечной стране, давшей когда-то миру великого Авиценну, Омара Хайяма, Саади, Фирдоуси, и наступил долгожданный мир. И я очень рада этому, а также теплым, дружеским отношениям между Россией и Республикой Таджикистан. 

В заключение своего рассказа и откровения мне пришли на ум мудрые слова замечательного философа древности Цицерона: «Худой мир лучше доброй вой-ны». Возможно, и Вы, дорогие читатели, найдете в них и в моих откровениях близкие Вам человеческие смыслы и отклики в Ваших нежных сердцах и душах. Мира, добра, счастья всем, яркого солнца и чистого неба над головой!